КОНСПЕКТ ВЫСТУПЛЕНИЙ 4 ИЮНЯ В МГГУ ИМ. ШОЛОХОВА

Ю. Д. Нечипоренко

Серия книг, которую мы выпускаем в издательстве «ЖУК», называется «Для тех, кому за 10». Я думаю, что после 10 лет человек созревает интеллектуально и ему можно объяснить любые вещи – были бы способности у автора. С другой стороны, зададимся вопросом: успеваем ли мы повзрослеть? Анатолий Прохоров, создатель «Смешариков», недавно прочил большую лекцию в МГУ (см. здесь), где развил представления о замедленном взрослении, которое может длиться лет до пятидесяти…

Может быть, не надо «вытаскивать» из детей вундеркиндизм, спешить с развитием ребенка: его личностное взросление может быть генетически замедленным – и человек потом может взять реванш. Следовательно, не надо делать быстрых оценок. (А современное общество, особенно СМИ, ориентируют ребёнка на быстрые оценки типа: «Победи в таком-то конкурсе сейчас», при этом всех судят одинаково, без учёта индивидуальных особенностей.) Запоздалое взросление, разновременное взросление – более гуманистический взгляд на развитие детей. Пространство культуры многомерно, это не бег с препятствиями (следовательно, не надо мерить достижения всех одной меркой).

Ольга Маркелова (канд. филологических наук)

Здесь речь пойдёт о языке прозы Ксении Драгунской.

Ксения Драгунская пишет также пьесы, но сейчас я хочу сосредоточить внимание именно на её рассказах.

У Драгунской есть рассказы, написанные с точки зрения «всеведущего рассказчика», который возвышается над персонажами и проникает во все их мысли, – а есть рассказы, написанные от лица рассказчика-ребёнка. Последние легко распадаются по своей тематике на несколько групп:

– рассказы-мемуары, воспоминания о собственном советском детстве (именно они составляют бo/льшую часть содержания в книге «Мужское воспитание» (ЖУК, 2012);

– рассказы из жизни современных детей (часто представленные как литературные обработки случаев из жизни юных читателей или знакомых);

– рассказы с сильным фантастически-сказочным элементом (детские фантазии).

Граница между этими типами рассказов нечетка, есть пограничные явления. (Например, первый рассказ в книге – «Как мне имя выбирали» – начинается как меморат: «Когда я была маленькая, мне жутко не нравилось моё имя…» – а дальше превращается в фантазию о носителях необычных имён.

Приближение к детской разговорной речи достигается в этих рассказах за счёт простого синтаксиса, простой лексики, употребления типично «детских» словечек, например: «воображалистый», «навсегда-навсегда». Взрослых рассказчица называет не иначе как «дядя» и «тётя» – напр.: «вредная тётка» (слово «вредный» употребляется исключительно в значении «недоброжелательный», совсем как в детской речи).

Кроме того, «детскую» речь в рассказах создают разнообразные эксперименты с лексической сочетаемостью слов: «говорит невоспитанным голосом», «судя по голосу, неженатый», «громко подпрыгивать и играть на гитаре» (причём это предлагается делать «на третье» во время обеда!); парадоксальность и оксюморонность: «троллейбусы, дальние родственники слонов и бегемотов»; постановка в один ряд разнородных понятий: например, о старших братьях говорится: «они умные, учёные и довольно лысые».

Всё это создаёт ощущения стиля мышления ребёнка, у которого логические и семантические связи между словами родного языка ещё не чётко оформились и могут подчиняться каким-то индивидуальным ассоциациям. В рассказах, обозначенных мною как «рассказы – детские фантазии» такие нарушения логической сочетаемости – уже не просто примета стиля, но и сам ход повествования подчиняется личным ассоциациям и выдумкам ребёнка.

Так, рассказ «Мама и рыжий король» начинается с такой реплики мамы: «Ну вот, дорогие мои. Я сварила вам суп на всю жизнь и теперь от вас ухожу. Навсегда-навсегда», – причины такого решения никак не поясняются, а сам уход мамы из дома даёт рассказчику возможность описать её странные приключения и благополучное возвращение к семье. В рассказе «Время» повествование строится на переосмыслении детьми жалобы взрослых: «У нас нет времени»; они просят гадалку: «У вас время есть? (…) Можете дать немножко, а то у моих родителей нету?», – а поскольку время оказывается материальным, его можно дарить людям…

Рассказам Драгунской присуща диалогичность, ориентация на устное слово. Один из наиболее ярких примеров здесь – финал рассказа «Дурные наклонности» (в книге «Честные истории», АРТ-ХАУС МЕДИА, 2010): «Ведь в конце концов там, да не там, ну, куда вы смотрите, вон там, напротив и чуть наискосок, левее от Самотёчной эстакады, поселился-появился мой большой друг…» – весь этот пассаж – имитация устной беседы, сопровождающейся жестикуляцией.

Разумеется, в рассказах есть включение других стилей речи (например, советских торжественных стихов и речей в рассказах-меморатах, языка рекламы в рассказах о современности), однако они все включаются туда на правах «чужого слова», не органичного для мировосприятия ребёнка.

Здесь были перечислены языковые и стилистические особенности, характерные для всех рассказов Драгунской, написанных от лица ребёнка. Но свои стилистические особенности есть и у отдельных выделенных мной типов этих рассказов.

Так, в рассказах, написанных от лица современных детей, наряду с рассмотренными выше особенностями детской речи – так сказать, «универсальными», присущими детям многих поколений – появляются слова-приметы времени.

Это:

– лексика, почерпнутая из рекламы, телевидения, и др. сфер жизни, являющихся несомненной приметой современности. (Например, в рассказе «Меховые звёзды» щенкам дают клички Ашан и Мега – «потому что это простые и понятные слова».)

– детский школьный слэнг и разговорные слова, присущие именно нынешнему поколению детей. Примеры: «По-моему, они гонят» (т.е. врут) («Наши корни»). «Он ещё не успел списать у неё домашку по матике…», «…Кто инглиш делает, кто матику, кто русиш, кто обж, кто что, и всем остальным скатывать даёт» («Драгоценная банда»). (В связи с последними примерами надо сделать оговорку: разумеется, такие «неформальные» названия школьных предметов – не изобретение именно современных детей, но здесь ново именно их попадание в печатный текст, в речь рассказчика.)

«Она лоханулась на Пастернаке. Я даже не знаю, что это значит, но наверняка что-то очень страшное» (здесь читатель теряется в догадках: не знает рассказчик значения слова «Пастернак» или значения слова «лохануться», – однако нет сомнений, что речь действительно идёт о чём-то страшном). Рассказ «В летнем лагере» является точной имитацией разговорной речи современных детей, как в репликах персонажей, так и в авторском повествовании: «А никто же толком ещё никого не запомнил, все только-только приехали, вот ей никто и не сказал типа, девочка, ты не из нашего отряда».

Рассказы о собственном советском детстве также имеют свои языковые особенности.

Разумеется, в этих рассказах упоминается много реалий (и обозначающих их слов), заведомо незнакомых юным читателям, к которым обращается рассказчица: топография Москвы 1970-80х гг., когда не было метро «Цветной бульвар», зато был Центральный рынок, а Садовое кольцо не знало пробок, очереди в маленьких магазинах, детские стихи о борьбе за мир, различные советские словечки (напр., КИД – Комитет Интернациональной Дружбы), – и рассказчица постоянно объясняет все эти непонятные явления, сравнивает «прежде» и «теперь».

Но, несмотря на явную дистанцию в жизненном опыте между рассказчиком и его адресатом (к которому рассказчик обращается словом «Дружочек!»), нельзя сказать, будто это взрослый с высоты своего опыта обращается к «не знающему жизни» ребёнку. Основной стиль речи в рассказах, который я обозначаю как «детский», препятствует такому восприятию. Скорее, получается диалог равных по возрасту детей из двух разных эпох: советского ребёнка и современного. Однако, когда рассказчик начинает философствовать или резонёрствовать (а такое происходит далеко не в каждом рассказе), стиль повествования не меняется, не становится более сложным или по-взрослому серьёзным, – но исключительно по причине содержания подобные пассажи начинают восприниматься читателем уже как сказанные от лица взрослого. (В плане языковых средств этот переход на позицию взрослого часто маркируется обращениями к собеседнику: «Дружочек!», «Дорогой друг!»)

Рассказы от лица ребёнка, написанные языком ребёнка у Драгунской не следует воспринимать как проявление «сказовости» или ироническую маску (для рассказчика детская речь является не «чужим словом», а естественным речевым стилем). Рассказчик у Драгунской двоится: это одновременно и взрослый, проживший много эпох, и ребёнок с присущим детям мировосприятием, – можно сказать, взрослый, который так и не повзрослел.

Эта ситуация соответствует декларации автора: «Человек вообще не успевает повзрослеть – жизнь слишком короткая. Человек успевает только научиться есть не пачкаясь, ходить не падая, что-то там делать, курить, врать, стрелять из автомата, или наоборот – лечить, учить… Все люди – дети. Ну, в крайнем случае – почти все. Только они об этом не знают». (Честные истории. АРТ-ХАУС МЕДИА, 2010, с. 77.)

Ю. Д. Нечипоренко

Новые рассказы Драгунской можно окрестить «неопочвенничество». Она пытается в них писать таким языком, которым говорят в Тверской области в деревне, где она проводит лето. Она старается понять жизнь, которой сейчас живёт Россия. (Рассказ «Пятница-Плот» в книге «Мужское воспитание» – М., ЖУК, 2012.) Горожанин пытается повернуться лицом к народу. В её прозе есть своё понимание и городского, и деревенского образа жизни, их соединение. (Сравните с её пьесой «Ощущение бороды».)

М. Л. Ковшова (доктор филологических наук, Институт языкознания РАН)

Леви-Стросс писал, что языковая система – может быть, самая правильно и точно организованная, с её помощью можно проверять другие системы. Как донести сообщение до человека? – Говорить на его языке. А как дать понять, что ты при этом не просто имитируешь язык, а искренен?

Проблема того, как писать детские книги, чтоб не потерять то, чем взрослый обладает и хочет поделиться, но при этом суметь встать на точку зрения ребёнка. Лингвистические тесты – реакция детей/ подростков разного возраста на слова, обозначающие эмоции, – могут помочь вычленить их картину мира. По данным таких тестов, у подростков на первом месте слово/ понятие РАДОСТЬ, на втором – ИНТЕРЕС (для детей «интересно» – это эмоция, м.б., сильная). На последнем месте – ПРЕЗРЕНИЕ – дети не освоили это чувство. Быть ребёнком с точки зрения лингвистической картины мира – значит относиться к миру/ к жизни с радостью и с интересом. Презрение – не детская эмоция. Чем больше мы овладеваем ей, тем больше отдаляемся от детства.

Заглавие книги Юрия Нечипоренко «Смеяться и свистеть». В заглавие вынесены инфинитивы глаголов. В. В. Виноградов говорил, что инфинитив = «глагольный номинатив» = характеристика человека. (= Тот, кто смеётся и свистит.)

Сравните девиз из «Двух капитанов»: «Бороться и искать, найти и не сдаваться» – это характеристика персонажа, которому принадлежит девиз. «Смеяться!» – по сути, девиз, то есть, характеристика того, кто следует этому девизу. Это название, отражающее живое восприятие мира, которое может дать контакт с читателем. Сравните рассказ Дины Рубинной о писательнице, которая приехала читать свои рассказы в детскую колонию и поняла, что ей нечем поделиться с детьми, у которых, в отличие от неё, был большой жизненный опыт – вот пример того, как герой рассказа не может построить общение с читателем.

В детской литературе очень важна ИСКРЕННОСТЬ (Ксения Драгунская назвала книгу «Честные истории» – заглавие уже даёт знать о том, что главное здесь для писателя – искренность).

М. М. Бахтин писал о том, что литературное произведение должно быть как голос в хоре. Писатель что-то добавляет в общий хор. Книга Юрия Нечипоренко «Смеяться и свистеть» создаёт мифологичность, возникающую через слова, что даёт глубинное измерение текста. Мифологическое мышление свойственно ребёнку. В рассказе «Три старика» она заявлена уже с первых слов: «Три старика живут в моих снах…», и каждый образ там глубоко мифологичен. Характеристика стариков по действию (тот, кто…) – характерно для нашего восприятия, не в последнюю очередь детского.

Для детских/ подростковых книг важно, чтоб они не обманывали. Как писать для детей? – Этому не надо обучать, на это надо настраиваться. Настраиваться на радость, интерес и искренность. Но и взрослым нельзя терять эти качества.

Анна Ковшова, студентка филфака МГУ

Я читала книги авторов клуба детских писателей «Чёрная курица» своим младшим друзьям (см. публикации в журнале «Электронные пампасы» http://epampa.narod.ru/). И они им нравились! Не могу сказать, что я младшее поколение: я уже студентка первого курса филологического факультета… Но недавно была школьницей. И у меня много знакомых среди подростков. Есть одна подружка, которой 12, а есть и помладше. Они говорят именно на том, казалось бы, простом, но удивительном и ярком детском языке, о котором говорила Ольга Александровна Маркелова. Потому что у них действительно своё видение мира, всё кажется чудесным.

Когда я взяла в руки книгу Юрия Дмитриевича, то мне показалось, что на обложке слон. А потом оказалось, что это верба. И если человек может увидеть вербу, похожую на слона, то значит, что в нём сохранилось что-то от ребёнка. И важно сохранять это в любом возрасте.

Мне показалось странным то, что книга только «для тех, кому за 10». Ведь и в пять, и в шесть лет интересно будет почитать её. Но, если вдуматься, это книга написана не от лица маленького мальчика Юры, который, скажем, только что залез на дерево, упал, содрал коленку. Нет, это уже взгляд назад, в детство. С любовью и всем богатством языка взрослого человека рассказывается о прошлом. Это книга воспоминаний, поэтому её надо читать именно тем, кому за 10 и кому уже есть, что вспомнить. Даже в 10-11 лет люди могут сидеть и говорить: «Вот когда я был маленьким…». Давным-давно; кажется, в прошлую пятницу, как говорил Винни Пух.

У каждого была такая же Верба. Или похожая. Давным-давно у нас с мальчишками была «база» под четырьмя близко растущими деревьями, мы там играли, охраняли наше место. Всем это близко. Потому что книга искренняя. Мне очень понравился эпизод с ёжиком. Кто из вас держал на руках ёжика? Он немножко дрожит: когда он дышит, то иголки шевелятся. Читаешь об этом и понимаешь: правда, так и есть. И это подтверждает как-то подлинность историй, дополняет их искренность. А так как книга диалогична, то маленькому читателю хочется ответить автору, найти его, сказать: «Дяденька, а у меня тоже был ёжик!».

Сложно создать схему, по которой надо писать детские книги. Но можно же просто выделить какое-то общее направление, несколько основных вещей, которые должны быть: искренность, диалогичность. И ещё сказка, фантазия. В детстве реальность, сны, мечты, всё переплетается. Вера в чудеса, в волшебников, в Деда Мороза. У кого-то это сохраняется, говорят даже о старушках, которые в 80 лет пишут деду Морозу, чтобы он повысил ей пенсию. Это, конечно, редкость, но всё равно, в чудо всегда надо верить, вдруг?.. Дети верят, очень сильно.

Итак, в детской книге должна быть искренность, диалогичность, фантазия. Любовь и добро.

Детская книга – это то, что связывает детей и взрослых.

Ю.Д.Нечипоренко

Роль читателя сейчас всё возрастает – в современном мире авторы ищут своего читателя. Мы выпускаем журнал «Пампасы» в сети Интернет, чтобы получить живые отклики, найти своих читателей. А сейчас мы начали издавать книги в издательстве «Жук» (Живые и умные книги): нашли единомышленников! Милости просим на страницы журнала и издательства – здесь мы публикуем отклики на книги, развиваем новые проекты: мы открыты к сотрудничеству как с подростками, так и с родителями, библиотекарями, преподавателями.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>